Не убирая трубку с плеча, Флетчер Коул нажал другую кнопку телефонного аппарата, стоящего на столе в Овальном кабинете. Лампочки трех линий мигали, поддерживая связь. Он медленно шагал взад-вперед перед столом и слушал, одновременно просматривая двухстраничный доклад Хортона из суда. Он совершенно не обращал внимания на Президента, который припадал к земле перед окнами, хватая руками в перчатках короткую клюшку для игры в гольф, сначала яростно глядя на желтый мячик, затем медленно направляясь по голубому ковру к желтой лунке в десяти футах от него. Коул прорычал что-то в трубку. Его слова были не слышны Президенту, который слегка ударил по мячу и теперь смотрел, как тот катится прямо в лунку. Щелчок — и мяч откатился на три фута в сторону. Президент в носках прошагал к следующему мячу и вздохнул, наклонившись над ним. Этот был оранжевого цвета. Он просто ударил по нему, и тот вкатился прямо в лунку. Восемь в ряду. Двадцать семь из тридцати.

— Это был шеф Раньян, — сказал Коул, опуская трубку. — Он совершенно расстроен. Хотел встретиться с вами сегодня днем.

— Попроси его записаться на прием.

— Я сказал, чтобы он был здесь завтра в десять утра. В десять тридцать у вас заседание кабинета, а в одиннадцать тридцать приходят из службы национальной безопасности.

Не глядя. Президент схватил клюшку и стал присматриваться к следующему мячу.

— Я не могу ждать. Как насчет списка избирателей?

Он тщательно прицелился и зашагал за мячом.

— Я только что разговаривал с Нельсоном. Он звонил в два, в начале обеда. Компьютер сейчас переваривает все, но он считает, что рейтинг одобрения будет где-то пятьдесят два — пятьдесят три.

Игрок в гольф бросил мимолетный взгляд и улыбнулся. Затем снова вернулся к игре.

— Какой результат на прошлой неделе?

— Сорок четыре. Благодаря джемперу без галстука. Точно так, как я и предполагал.

— Я думал, сорок пять, — произнес Президент, толкая желтый мячик и наблюдая, как тот вкатывается прямо в лунку.

— Вы правы. Сорок пять.

— Это наивысший результат за ...

— Одиннадцать месяцев. Мы не переваливали за пятьдесят со времени “Полета 402” в ноябре прошлого года. Это отличный критический момент, шеф. Народ в шоке, хотя многие счастливы, что Розенберга убрали. А вы человек серединки. Просто великолепно.

Коул нажал на мигающую кнопку, снял трубку и, не произнеся ни слова, опустил ее. Поправил галстук и застегнул пиджак на все пуговицы.

— Уже пятьдесят четыре, шеф. Войлс и Гмински ожидают.

Президент ударил по мячу и проследил за его движением. Тот ушел на дюйм вправо, и он скривился.

— Пусть подождут. Назначим пресс-конференцию на девять утра на завтра. Я возьму с собой Войлса, но заставлю его помалкивать. Пусть стоит рядом со мной. Я сообщу некоторые дополнительные подробности и отвечу на несколько вопросов. Резонанс будет большим, вы так не считаете?

— Конечно. Хорошая идея. Я дам пресс-конференции старт.

Президент снял перчатки и швырнул их в угол.

— Впустите их.

Аккуратно прислонив клюшку к стене, он надел мягкие кожаные туфли типа мокасин фирмы “Бэлли”. Как обычно, он шесть раз переодевался да завтрака, и сейчас на нем был узкий двубортный пиджак из шотландской ткани с красным в синий горошек галстуком. Одежда делового человека. Куртка висела на крючке у двери. Он сел за стол и бросил сердитый взгляд на какие-то бумаги. Кивнул вошедшим Войлсу и Гмински, но не встал и даже не подал руки. Они сели наискось от стола, а Коул занял свое обычное место, стоя подобно часовому, который не может дождаться команды: “Открыть огонь!” Президент ущипнул себя за переносицу, как будто напряжение дня вызвало мигрень.

— Ужасно длинный день, господин Президент, — Боб Гмински произнес эту фразу в надежде растопить лед. Войлс смотрел в окно.

Коул кивнул, а Президент произнес:

— Да, Боб. Очень длинный день. А еще сегодня на обед приглашена группа эфиопов, так что будем кратки. Начнем с вас. Боб. Кто убил их?

— Не знаю, господин Президент. Но, уверяю вас, мы не имеем ничего общего с этим.

— Вы обещаете мне. Боб? — Он почти умолял.

Гмински поднял правую руку ладонью к столу.

— Клянусь. Могилой моей матери клянусь.

Коул самодовольно кивнул, как если бы верил ему и как будто его одобрение означало все.

Президент посмотрел на Войлса, чья коренастая фигура заполняла все кресло и по-прежнему была скрыта под объемной теплой полушинелью. Директор медленно жевал жвачку и насмешливо поглядывал на Президента.

— Баллистика? Аутопсия?

— Получили, — произнес Войлс, открывая портфель.

— Просто скажите суть. Я прочитаю позже.

— Оружие малого калибра, возможно, двадцать второго. Розенберг и его санитар убиты в упор, об этом свидетельствует обгоревший, порох. Трудно сказать что-либо в отношении Фергюсона, но выстрелы были произведены не далее чем с расстояния в двенадцать дюймов. Мы не видели стрельбы, понимаете? Три пули в голову каждого. Две они вынули из Розенберга, еще одну нашли в его подушке. Выглядит все так, как будто и он, и его санитар спали. Один и тот же тип пуль, то же оружие, один и тот же убийца, это ясно. Окончательные результаты аутопсии готовы, но ничего не вызывает удивления. Причины смерти вполне определенны.

— Отпечатки пальцев?

— Ни одного. Мы еще проверяем, но это была очень чистая работа. По-видимому, он не оставил ничего, кроме пуль и трупов.

— Как он попал в дом?

— Никаких видимых признаков проникновения в дом. Фергюсон осматривал все, когда прибыл Розенберг, где-то около четырех часов. Обычная процедура. Он составил письменный доклад двумя часами позже, и в нем отмечается, что он осмотрел две спальни, ванную комнату, три чулана наверху и каждую из комнат внизу и, конечно же, ничего не обнаружил. Утверждает, что проверил все окна и двери. В соответствии с инструкциями в отношении Розенберга наши агенты находились снаружи, и по их оценке проверка Фергюсоном в четыре часа заняла три-четыре минуты. Я подозреваю, что убийца выжидал, спрятавшись, пока судья вернется домой и пройдет Фергюсон.